Больше, чем просто одежда: костюмы традиционного японского театра Но в коллекции Кати Ларченко

В конце сентября состоялся финал международного конкурса молодых дизайнеров одежды и аксессуаров New Fashion Zone. Редакция ХОЧУ. ua  поддержала молодых дизайнеров  –  тем более, что выбор жюри совпал с мнением редакции. Рассказываем о первой коллекции молодого и самобытного дизайнера из Киева  —  Катерины Ларченко, победительнице конкурса New Fashion Zone .

{media_gallery_1}

Коллекция, которую Катя представила на конкурсе, посвящена традиционному японскому костюму. Точнее — костюму традиционного японского театра Но. Тут стоит отметить, что Катя участвовала в конкурсе в номинации art-костюм, так что, конечно, эта одежда не предназначается для повседневной носки, хотя и сама Катя, и ее бойфренд Рудольф Краевский, основатель Vegano Hooligano — одного из лучших и уже ставшего культовым вегетарианских кафе в Киеве — спокойно носят пестрые пальто в городе. Цитируем: «Мы потихоньку насыщаем красками Киев, одетый в черные пуховики и шубы из норок».

В общем, японская коллекция Катерины Ларченко — это большая, кропотливая и тщательная работа, для которой Катя глубоко изучила японскую культуру. Так, рисунки на каждое пальто она наносила по неделе: сутки напролет, с утра до вечера, а иногда и по ночам, корпела над сложным hand-made окрашиванием тканей для своих красочных «японских» одежд.

Мне нравится общее ощущение времени, пространства, простота линий, форм и отношение к жизни,

— так говорит Катя о своем увлечении Азией, которое началось с выставки самурайского костюма. Это были очень красивые, раритетные, искусно выполненные старинные вещи, ведь в японской культуре костюм всегда был чем-то большим, чем просто одеждой. Успокаивающее влияние Азии чувствуется не только в том, что делает Катя, но и в том, где она это делает — ее студия на Осокорках полностью соответствует представлениям о "логове свободного художника": голые кирпичные и белые стены, подушки вместо стульев, много книг. Все очень просто и красиво.

Простота не случайна в этом выборе, ведь стремление к простоте прослеживается во многих сферах японской культуры. Правда, простота эта особенная — рукотворная, отшлифованная. Например, национальная японская музыка — часть традиционного театра Но — для европейского уха кажется почти утилитарной, так как служит для оформления действия, происходящего на сцене, а не выступает в качестве самостоятельного искусства.

Другой интересный факт — японская поэзия танка и хайку, которая, в свою очередь, представляет собой упрощенную форму более древней формы стихосложения — тёка. Столь кратких стихотворных форм, как танка и хайку, нет больше ни в одной культуре мира. Даже один из самых известных японских ученых, конфуцианец и основоположник бусидо Яити Хага отмечал простоту японского подхода к жизни: «Для японцев нехарактерно выражать недовольство этим миром, жаловаться на его устройство, они не бывают по отношению к нему ни снобами, ни циниками. Вот почему японская литература очень проста». Самураи в смысле изощренной, отшлифованной простоты — венец творения японской культуры, а их костюм — ее воплощение, практически символ.

Дело в том, что самураи, помимо своберазного кодекса чести, отличались от всех остальных людей своим одеянием, которое было позволено носить лишь представителям сословия воинов: их повседневная одежда состояла из кимоно, хакама(пояс) и хаори  — верхней накидки. В торжественных случаях самураи надевали также катагину  — плотную накидку без рукавов с объемными накрахмаленными плечами. Такое сочетание образовывало камисимо — парадный костюм самурая. В повседневной жизни и во время путешествий самураи надевали конусообразные соломенные шляпы (каса), полностью скрывавшие их лицо. В такой шляпе самурай мог ходить по улицам города, занимаясь покупкой необходимого, мог войти и выйти из купеческой лавки не узнанным, так как для воина считалось позором иметь какие-либо отношения с торговцами.

В общем, понятно, почему на следующий день после посещения выставки самурайского костюма Катя сказала, что хочет там работать.

Меня взяли сначала смотрителем — на месяц. Сказали, что, если мне интересно, то я могу общаться с посетителями выставки и брать домой книги из библиотеки. И я полтора месяца работала там смотрителем, попутно читая буквально все, что было в библиотеке. Много общалась с японцами — меня чуть японскому не научили (смеется). Теперь я твердо знаю два японских алфавита — и кусочек третьего.

Кстати, о трех японских алфавитах. Японская письменность состоит из трех основных частей —  кандзи(иероглифов, заимствованных у китайцев), и двух слоговых азбук, созданных на основе кандзи — катаканы и хираганы.

Через некоторое время, когда я уже прочитала кое-какие книги и приобрела небольшой опыт общения с посетителями, мне предложили провести пробную экскурсию. Помню, мне тогда оставили чаевые — 50 грн. У меня получилось, и после этого я уже водила экскурсии несколько раз в день.

При всей пышности и помпезности театральных постановок, в эстетике и философии Но присутствует и некая отвлеченность форм, призванная обратить внимание зрителя не на внешние эффекты представления, а на суть показываемых событий и их потаенный смысл, за который во многом отвечает синтоизм — еще одно увлечение Кати Ларченко, выраженное в ее первой коллекции и почерпнутое из той самой библиотеки при выставке самурайского костюма. Синтоизм —  это древняя, традиционная религия и по совместительству своеобразный морально-философский кодекс японцев, которому они следовали задолго до прихода буддизма. «В общем, скоро я уже начала прогуливать пары, чтобы вести лекции по синтоизму», — смеется Катя, попутно вспоминая о главном символе синтоизма — воротах, служащих разделением между миром людей и миром духов (именно о таких воротах рассказывает Регина Тороренко в выпуске про Киото в «Орле и решке»).

Синтоизм имеет огромное значение в культуре Японии, поэтому не обошлось без его влияния и в коллекции. Считается, что у всего в мире есть духовная сущность — ками, которая может существовать в камне, горе (Фудзи), стихийном бедствии или явлении природы. Так как стихия непредсказуема, то лучшим решением для сохранения жизненного порядка древние японцы считали жизнь в согласии с природой и другими людьми, что предусматривало балансирование человека между противоборствующими силами. Антагонистичность мироздания была для японцев-синтоистов настолько естественным и понятным явлением, что, в отличие от европейцев, они не наделяли силы, проявляющие начала «добра» и «зла», безусловными характеристиками «доброго» или «злого». Иными словами, человеческая добродетель по-синтоистски — это способность принимать мир таким, каков он есть, умение «жить среди людей», уважая их, сочувствуя им и прощая их недостатки.

Так как абсолютного «зла» и «добра» не существует, то отличить одно от другого может лишь сам человек, причем для правильного суждения ему необходимо адекватное восприятие действительности и союз с божеством — и вот за эти функции в японском театре отвечают маски.

{media_gallery_2}

В традиционном театре Но и, следовательно, в art-коллекции Кати, представленной на New Fashion Zone, маски имеют огромное значение, так как с помощью искусного управления ими актер мог передавать тончайшие оттенки смыслов и полунамеков. Каждая маска связана с древними анималистическими верованиями — и поэтому имеет свое значение; кроме того, во время выступления на сцене актер должен был уметь так управлять поочередной сменой света и тени на рельефе маски, чтобы они создавали иллюзию эмоций и движения мимики.

Из всех традиционных японских театров, которых великое множество, я выбрала Но, потому что он самый древний и самый аутентичный. Изначально Но возник как ритуальные танцы синтоистских священников. Со временем они стали окутываться таинственными и запутанными легендами и потом уже оформились в отдельное направление. Театр кабуки появился намного позже, и это был театр для простолюдинов – для обычных людей, крестьян и бедных мещан. Для него не нужно было изготавливать дорогостоящих масок из японского кипариса,

— говорит Катя. Маски приобрели такое значение в современной японской культуре, что японские психиатры даже используют термин «выражение лица  маски Но» для описания патологических проблем с мимикой у пациентов.

Мои маски созданы из папье-маше по мотивам японских традиционных синтоистских масок. Одна из них — маска ревнивой жены, женского демона мести и ревности Хання. Она изображается с рогами, потому что самый страшный женский недостаток по версии японцев —ревность, которая для них настолько отвратительна, что ее приравнивают к демоническому началу в человеке.

Однако если маску Хання наклонить, то вместо агрессивного оскала можно увидеть лицо безутешно рыдающей женщины. Легенда гласит, что один из японских императоров взял вторую жену, после чего его первая супруга стала ревнивой и попыталась обратиться к прекрасной речной богине за помощью — она хотела убить соперницу, чтобы снова полностью завладеть сердцем возлюбленного императора.

Мне нравится эта ревнивая жена. Каждой женщине присуща ревность, и маска ревнивой жены –  напоминание о том, что нужно учиться доверять и сдерживать в себе негатив, потому что можно, действительно, превратиться в демона,

— расшифровывает свое послание Катя. Есть и другие маски. Например, оками — маска молодой круглолицей женщины, красавицы. Бывали случаи, что зрители (актерами в японском театре традиционно были только мужчины) влюблялись в актеров, игравших женские роли в маске оками.

{media_gallery_3}

Философия умеренности и эстетика простоты диктуют японскому костюму сдержанные цвета и пастельную палитру, однако Катя решила сделать свою первую коллекцию, стилизованную под костюмы театра Но, более яркой и красочной.

Я стала отступать от канонов и традиционной японской подачи, стала думать о том, как бы современное поколение выглядело в костюмах театра Но на улицах Киева зимой. В то время я слушала много старой американской музыки — психоделики 60-х, отсюда и эти яркие неоновые цвета. Также было много мыслей о ночном Токио, о современной японской неформальной культуре street fashion,

— говорит Катя. Помимо театра Но, в ее коллекции чувствуются и дыхание итальянских неореалистов — Бертолуччи с его тягучей и живописной, немного театральной красотой, и влияние Годара с его увесистым кинематографичным наследием, прочно засевшим где-то на подкорке – так, что от него уже не избавиться, как ни старайся; и атмосфера жутких корейских триллеров, и Акира Куросава со своими самураями, и психоделика 60-х, индийские и тибетские мантры и еще, пожалуй, тысяча разных мелочей, о которых и сама Катя не смогла бы вспомнить и за сто лет. Но какая разница, если одежда перестанет быть просто одеждой, а с затянутых серым снегом киевских улиц наконец исчезнут черные пуховики и норковые шубы?

ФОТО: ЛЕНА ПОПОВА