"Михаил был морфинистом, и иногда ночью после укола, который он делал себе сам, ему становилось плохо, он умирал. К утру он выздоравливал, однако чувствовал себя до вечера плохо. Но после обеда у него был прием, и жизнь восстанавливалась. Иногда же ночью его давили кошмары. Он вскакивал с постели и гнался за призраками.
Может быть, отсюда и стал в своих произведениях смешивать реальную жизнь с фантастикой", - писал в своих мемуарах о всемирно известном киевском писателе Михаиле Афанасьевиче Булгакове муж его сестры Леонид Карум. Воспоминания эти относятся к весне-лету 1918 года, когда Булгаков вернулся в Киев и вновь поселился в родительском доме на Андреевском спуске, 13.
Считается, что пристрастие к наркотикам у молодого врача появилось осенью 1916 года, когда Михаил Афанасьевич был отозван с фронта и назначен земским врачом в глухое село Никольское Сычевского уезда Смоленской губернии. Следом за ним поехала и супруга Булгакова - Татьяна Николаевна Лаппа. Проведя параллель с произведениями Михаила Афанасьевича "Морфий", "Записки юного врача" и другими, имеющими ряд автобиографических черт из жизни самого писателя в 1916-1917 годах, некоторые исследователи сделали вывод, что наркоманом Булгаков стал именно осенью 1916-го.
Однако вопрос этот весьма спорен.
Дело в том, что исторически всплеск наркомании, как правило, приходится на период боевых действий и связан непосредственно с пребыванием на фронте, а еще чаще - в госпиталях. Булгаков же по окончании медицинского факультета Киевского университета как раз и был назначен на фронт: сначала - в Каменец-Подольский, а затем - в Черновицкий госпитали. Так что, весьма вероятно, что к морфию будущий знаменитый писатель пристрастился еще весной 1916 года.
В период наркотической зависимости страдал не только Булгаков, но и его верная супруга Татьяна, ухаживавшая за мужем даже в самые критические моменты. В семье этого скрыть не удалось, и братья, сестры, а также мать будущего писателя узнали о морфии в первые же дни по возвращению Михаила Афанасьевича в Киев из Смоленской губернии.
Имея двухлетний наркотический стаж, Булгаков употреблял морфий часто, и в очень больших дозах. Ломка могла наступить среди ночи, и тогда будущий писатель вынуждал бежать в ближайшую ночную аптеку свою супругу.
Из неопубликованных мемуаров уже цитировавшегося Карума известно, что, несмотря на продолжение врачебной практики, Булгакову все время не хватало денег. Именно поэтому он частенько доставал своими просьбами о ссуде не только деверя, но и других работавших в тот период членов семьи.
Кризис наркотической зависимости у Булгакова наступил приблизительно в конце 1918 - начале 1919 года. Вопрос стоял ребром: либо он окончательно сколется, либо его удастся вытащить из цепких лап наркомании. Кто спас опустившегося молодого врача, чтобы подарить миру великого писателя - до сих пор окончательно не установлено. Но, по крайней мере, есть небезосновательное предположение, что этим человеком стал пожилой и известный в Киеве доктор медицины Воскресенский, также живший на Андреевском спуске.
Пикантность ситуации заключалась в том, что после смерти отца Булгакова доктор Воскресенский начал ухаживать за его матерью - Варварой Михайловной. Ко времени же, когда Михаил Афанасьевич вернулся в Киев, его мать уже переехала к Воскресенскому. Дети Варвары Михайловны весьма неблагосклонно, даже, можно сказать, осуждающе отнеслись к этому поступку, а наиболее преуспел в этом как раз Михаил...
Знающие люди утверждают, что в знаменитом романе "Белая гвардия" Булгаков под видом последствий ранения одного из главных героев, Алексея Турбина, весьма натурально описал наркотическую ломку и излечение от пристрастия к морфию. Если учесть, что образ Алексея Турбина зачастую связывают непосредственно с самим писателем, то вполне можно предположить, что таким образом Булгаков описал собственное излечение.
Кстати, прототип доктора Воскресенского и еще нескольких знаменитых медиков Киева в "Белой гвардии" также прослеживается, из чего можно заключить, что спасали Булгакова "всем миром". Судя по всему, лечили его как минимум два месяца (декабрь 1918-го и январь 1919-го), но, совсем не исключено, что борьбе с морфием будущий писатель посвятил и всю первую половину 1919-го года, когда жил на даче под Киевом, скрываясь от мобилизации в Красную армию.
От наркотиков Михаил Афанасьевич действительно освободился и, как утверждают исследователи, больше никогда не прибегал к их помощи. Однако глубокий след от более чем двухлетнего “сидения на игле” прослеживается в творчестве Булгакова не только в "наркоманских" произведениях и "Белой гвардии", но и в таком шедевре, как "Мастер и Маргарита", если внимательно вчитаться, конечно же.
Не исключено, что у кого-то из читателей, знакомых с проблемой наркомании, закрадется сомнение: а возможно ли, имея громадный стаж, так быстро отказаться от морфия, как это сделал Булгаков? Не исключено, что последствия употребления наркотиков сказывались на здоровье писателя всю последующую его жизнь. Что же касается лечения... Во-первых, и наркотические вещества в те времена были не такими извращенно-усовершенствованными, как сейчас, а во-вторых, ведь Михаила Афанасьевича лечили лучшие медики Киева, сравниться с которыми могут очень немногие современные врачи...