Сувенирные лотки вечного города Рима торгуют игрушечными атрибутами его вечности. Бюстами ораторов и императоров, фигурками легионеров и волчиц, Колизеями, замками Святого Ангела и лестницами Пьяцца-ди-Спанья. И - обязательно - фотографиями Одри Хепберн. На фоне Колизея, замка Святого Ангела, лестницы Пьяцца-ди-Спанья и просто так, даже не из "Римских каникул". Это ведь неважно, важно, что в Риме знают толк в вечности. И понимают, что Одри Хепберн - навсегда.

Почему-то считается, что ангелы к нам должны непременно падать. Вроде как Николас Кейдж к ногам Мег Райан в "Городе ангелов", или как "Старый-престарый сеньор с большими крыльями" из рассказа Маркеса. По-моему, это неправильно. Необязательно, во всяком случае, особенно если ангел не прибыл к нам курьером с благой депешей, а намеревается тут у нас поселиться. Им же наверняка это время от времени необходимо - хотя бы затем, чтобы получше понимать, кого они, собственно, должны хранить, кому сострадать, к кому спешить с вестями. Можно назвать это стажировкой. Так вот, на стажировку им гораздо удобнее сразу тут рождаться. Просто в замаскированном под человека виде.

Одри Хепберн родилась под именем Эдды Кетлин ван Хемстра Хепберн-Растон 4 мая 1929 года в Брюсселе. И хотя "ангелочком" ее звал каждый встречный и поперечный на протяжении всего детства, это как раз ни о чем еще не говорило. Тут дело не в том, что ангелы маскируются под детей. Как раз наоборот, это дети очень умело маскируются под ангелов. Ямочки на щеках, кудри, глазищи в пол-лица - ну сами знаете. У Эдды Кетлин ван Хемстра и т. д. в придачу ко всему этому были еще и ямочки на пухлых коленках - следствие любви к знаменитому бельгийскому шоколаду.

Ее детство прошло в доме, чьи подсвечники, люстры и зеркала, пожалуй, мог бы поместить в экспозицию средней руки провинциальный европейский музей. Мама Элла была баронессой очень знатного рода, состоявшего в прямом родстве с голландской королевской семьей. Папа Джозеф происходил из Англии и не мог похвастаться очень уж гордой родословной, зато до поры весьма преуспевал на банковском поприще.

До поры - потому что после выяснилось, что преуспевал он в основном за счет средств супруги и ее отца, старого барона ван Хемстра. И в основном в том, чтобы средства эти сократить. Выяснилось это очень вскоре после рождения дочери. Поэтому-то бельгийский шоколад и стал такой страстной ее любовью: другой любви в доме не было. То есть нет, по отдельности мама и папа души не чаяли в своей малютке. Но вместе только и делали, что винили друг друга в неудаче их брака. После чего папа куда-то надолго исчезал, а мама запиралась в спальне. Тоже надолго, а когда выходила, то требовала, чтобы ее девочка немедленно прекратила поглощать этот гадкий шоколад, потому что барышня из благородной семьи должна быть стройной, иначе она ни за что не найдет счастья в жизни и не встретит достойного мужчину - да-да, достойного, а не какого-нибудь гадкого жулика, прикидывающегося любящим мужем и солидным банкиром...

Девочка очень любила и маму, и папу. И делала ровно то, что делал бы на ее месте любой хороший ребенок. Она перестала есть шоколад и вообще почти перестала есть, заработав на всю жизнь анорексию. ("Я не могу есть, когда грущу, - говорила потом Одри Хепберн. - Мне кажется, что я кормлю свою грусть".) Когда папа окончательно ушел из семьи, она умолила маму хоть иногда отпускать ее в Лондон повидаться с родителем, и потом всю жизнь во всех своих мужчинах искала теплой надежности и мудрости отцовства. А обнаружив, что единственной темой, хоть на время объединявшей родителей, были ее, дочери, проблемы, принялась отчаянно эти проблемы создавать. Как умела, хотя проблемы она создавать не умела вообще.

Она ведь больше всего любила читать, у нее даже и подруг-то никаких не было. И плохо себя вести она была неспособна. Оставалась учеба. И Эдда Кетлин ван Хемстра Хепберн-Растон, заливаясь краской, упрямо молчала, когда ее вызывали отвечать урок. Который она прекрасно знала - не могла же барышня из благородной семьи не знать урока!

Дальше была война. Королева Вильгельмина по-родственному заверила семейство ван Хемстра, что уж с Голландией-то точно ничего не случится, и мама Элла с дочерью и двумя сыновьями от первого своего брака перебралась в родовой особняк в городке Арнем. В 20 километрах от немецкой границы. Примерно через полгода особняк был реквизирован оккупационными немецкими властями и приспособлен под штаб. Прежним хозяевам, правда, милостиво позволили ютиться в двух задних комнатушках для прислуги.

Но из этих комнат тоже получился штаб - штаб антифашистского Сопротивления в Арнеме. Им руководила баронесса ван Хемстра. А ее одиннадцатилетняя дочь была одним из активных бойцов. Она передавала другим активистам шифрованные записки, зашитые в ее и без того перештопанные балетные туфли (она ведь стала настоящей балетоманкой, обретя в танце замену бельгийскому шоколаду). "Случайно" забрасывая мячик в соседские дворы, ходила за ним, попутно раздавая антигитлеровские листовки и брошюры. И постоянно отправлялась гулять в соседний лес с корзинкой продуктов для сбитых английских летчиков. Однажды ей, уже идущей обратно, встретился немецкий солдат. Девочке было чуть больше двенадцати, она ничего еще не знала про актерское мастерство. Про подвиги тоже - скорее это была игра, очень опасная, но оттого еще более интересная. Эдда Кетлин запела песенку и принялась собирать цветочки. Растроганный пасторалью добряк-немец потрепал ее по щеке и проводил домой.

Ее родной дядя Виллем был расстрелян на городской площади за организацию взрыва немецкого поезда. Ее сводного брата Александра угнали на принудительные работы в Германию. Сама она в 44-м чудом избежала той же участи - просто удрав от немецкого офицера и безвылазно просидев в заброшенном подвале почти месяц. Компанию ей составляли здоровенные крысы, а питалась она все это время буханкой хлеба и шестью яблоками, которые как раз несла передать очередному сбитому пилоту. Впрочем, этого хватило надолго. А когда припасы кончились, она обнаружила, что сваленные кем-то в подвале луковицы голландских тюльпанов тоже можно есть. Несмотря на все эти испытания, они с матерью выжили и дождались победы.

У людей, переживших войну, навсегда остаются другие глаза. Можете себе представить, какие тогда глаза у переживших войну ангелов? Если не можете, то посмотрите любой фильм с Одри Хепберн, все равно какой.

Римские каникулы

После войны мать и дочь перебрались в Лондон. Терять семье было уже нечего - и без того все потеряно. А найти... Одри твердо решила найти себя на балетной сцене, стать опорой матери и вернуть былое благополучие. Как раз тогда вместо двух своих имен она придумала третье - Одри, а из трех фамилий оставила одну - Хепберн.

Она училась у великих педагогов - русских, английских, французских, но великой балериной не стала, потому что стать не могла ни при каких обстоятельствах. Во-первых, ей не хватало физических сил: детские еще проблемы с едой, заработанные за годы войны астма и болезнь печени делали ее худобу какой угодно, но не балетной. А во-вторых, у нее просто не было таланта балерины.

Но Одри регулярно выступала с кордебалетными ревю в ночных клубах, а в свободное время подрабатывала фотомоделью и манекенщицей. И этого было более чем достаточно для всей ее последующей судьбы. Ей исполнилось 19, и выяснилось, что те, кто посылал этого ангела стажироваться, явно прокололись с маскировкой. От Одри просто физически невозможно было оторвать взгляд.

Причем даже не потому, что она была хорошенькой юной девушкой. Вообще ее красота имела мало отношения к эротике - во всяком случае тогдашней, конца 40-х - начала 50-х, оставившей истории оттиски своих пышных форм. Это была красота совершенного существа, случайно перепутавшего дверь и заглянувшего туда, где ему совсем не место. И нужно было успеть насмотреться, потому что ясно же, что это не может продлиться долго, что вот сейчас выяснится ошибка - и она... Уйдет? Исчезнет? Взлетит?.. Одна из партнерш Одри по кордебалету сформулировала все то же самое гораздо лучше, короче и без всякого пафоса: "Ничего не понимаю! У меня точно лучшие сиськи во всей труппе! Так нет же, все пялятся на эту Хепберн, у которой вообще никаких сисек нет!"

В общем, режиссеры бросились в атаку. За один только 1951 год Одри Хепберн снялась в четырех фильмах. Да, в небольших ролях и в глуповатых комедиях, но лиха беда начало. Потом были уже крупные роли в двух фильмах в 1952-м. А потом "Римские каникулы" в 1953-м. И даже если бы Одри никогда и нигде больше не снималась, то она все равно бы уже была навсегда. Потому что режиссер Уильям Уайлер искал актрису, похожую на аристократку, чтобы снять смешную историю про взбалмошную Золушку-наоборот. А нашел Одри Хепберн - и снял то, что снял. Историю про то, что живущие в иных мирах иногда спускаются к нам со своих горних высот. И уходят обратно, чуть более мудрыми и грустными, чем прежде. А мы остаемся - в мире, в котором становится чуть светлее.

С тех пор догадки о внеземном происхождении Одри Хепберн звучали почти постоянно. Ее называли то эльфом, то феей, да и ангелом тоже. Причем называли не одни только зрители, выходя из кино. А еще и режиссеры, фотографы, костюмеры, партнеры по съемкам. То есть дело было совсем не только во внешности - со внешностью все уже все поняли.

Нет, она и вела себя, как бы это сказать... Не то чтобы не по-людски, но уж не по-кинозвездному точно. Была очаровательно простой в общении. В лепешку расшибалась, стараясь сделать то, что от нее требовали. Не капризничала и не делала никому гадостей, хотя постоять за себя могла. Пожалуй, вот что: она делала все, чтобы окружающие получали от нее ровно то, что хотели получить, - ну, если их желания укладывались в рамки.

А еще, раз уж пришлось родиться на свет женщиной, Одри Хепберн мечтала о муже и детях. Именно так, в абсолютно неразрывной связи. И плевать ей было на все фильмы и "Оскары" на свете. Она очень точно знала, что на свете самое важное.

Она была замужем трижды. И еще у нее была любовь, так и не ставшая браком, хотя, возможно, и самая большая в жизни - Уильям Холден, актер, с которым Хепберн снималась вместе в фильме "Сабрина", сразу после "Римских каникул". Другим ее партнером там был, кстати, Хамфри Богарт, очень болезненно переживавший, что новая голливудская принцесса предпочла не его, стопроцентно знаменитого. А она, может, потому не его и предпочла. Холден был больше похож на человека, чем на монумент себе самому. Много старше ее, рефлексирующий, крепко выпивающий, уставший от собственной жены и мучающийся из-за судьбы двоих детей, которых придется оставить в случае развода...

В общем, вскоре репортеры стали ехидно замечать, что, принимая их в своем вагончике-гримерке, мисс Хепберн плохо представляла, где там у нее что находится. И неудивительно: все свободное время она проводила в гримерке Холдена.

Кончилось все, когда Холден набрался мужества и признался ей, что перенес операцию. И больше не может иметь детей. Одри запрокинула голову, аккуратно закатила слезы обратно в огромные глаза и ушла. От него - навсегда. Ей нужен был муж и нужны были дети.

Первым ее мужем стал Мел Феррер, не бог весть какой актер и еще худший режиссер. Все 13 лет супружества он отчаянно ревновал Одри к ее карьере. Учил ее правильно играть, принимал или отклонял за нее предложения и контракты. (Принимались они обычно только в том случае, если в новом фильме находилось место и для самого Феррера.) Она все это терпела. И не то что даже терпела, а принимала. С радостью или уж хотя бы как должное, ведь он был ее муж, и она его любила.

В 1960-м у них родился сын Шон. До и после было бессчетное число выкидышей, каждый из которых едва не загонял Одри в могилу, - она оказалась почти неспособна к деторождению из-за нажитых за время войны болезней. Но не иметь детей она была неспособна без всяких "почти".

Она была счастлива. А еще она верила, что сын спасет их с Мелом брак. Не спас: Одри, совсем было надумавшую уйти из кино и целиком посвятить себя семье, уговорили сняться в одном фильме. Потом еще в одном - и опять начались бесконечные страдания Феррера, который и так не смог ей простить своего издевательского титула "мистер Хепберн".

Вторым мужем был итальянец Андреа Дотти, красавец, моложе самой Одри на 10 лет. Он слыл неплохим психоаналитиком и специализировался на женских депрессиях, хотя познакомились они не совсем на этой почве. Впрочем, как вскоре выяснилось, познакомились они гораздо раньше. Однажды, еще мальчишкой, Дотти увидел на улице родного Рима десант киношников и ухитрился пробраться прямо на площадку. И совершенно обомлел при виде неземной красоты девушки, главной героини. Это были съемки "Римских каникул".

Одри переехала в Рим и каким-то чудом вновь забеременела. Но муж был красавцем, итальянцем и моложе ее на 10 лет. И не успел еще появиться на свет их сын Лука, все римские газеты запестрели фотографиями синьора Дотти в объятиях то одной, то другой красотки. Одри снова надеялась, что рождение ребенка все изменит, и терпела. Но и ангельскому терпению положен предел.

Только с третьим мужем ей повезло. Роберт Уолдерс был талантливым продюсером, спокойным и основательным человеком. К тому же голландцем, пережившим войну в соседнем с Арнемом городке. Последнее обстоятельство привело в совершенный восторг маму Одри - Уолдерс оказался единственным избранником дочери, удостоенным благословения. (Это, кстати, важно: старая баронесса прожила очень долгую жизнь, причем рядом с Одри, и постоянно пыталась влиять на карьеру и личную жизнь дочери. Та мирилась и с этим: маму она тоже очень любила).

Одри Хепберн минуло уже 50, когда наконец наступило это настоящее семейное счастье, не покидавшее ее уже до конца - почти 12 лет. Неяркое и нежаркое, как предзакатное солнце. Как сказала однажды она сама, "я не могла позволить себе роскошь жить, как я хочу, много-много лет, а когда, наконец, обрела возможность делать то, что мне хочется, мои желания стали чрезвычайно скромными".

Со времен еще первого замужества и до конца дней большую часть жизни Одри Хепберн провела в Швейцарии. Там было тихо, красиво, и климат шел на пользу ее здоровью. У нее был довольно скромный по звездным понятиям домик в городке Толошеназ и маленький очаровательный сад. Каждый день по несколько часов Одри проводила в цветнике у кустов белых роз. А больше всего она любила ландыши.

Сюда она возвращалась со съемок "Войны и мира" и "Завтрака у Тиффани", "Истории монахини" и "Моей прекрасной леди", сюда вернулась после краха своего итальянского брака, сюда переселился к ней Уолдерс.

Хотя в последние годы Одри нечасто оказывалась дома. Почти перестав сниматься, она стала работать в ЮНИСЕФ, фонде помощи детям при ООН. Это не была дежурная благотворительность кинодивы, и дело никак не ограничивалось балами и приемами с целью сбора средств. За пять лет работы в ЮНИСЕФ Одри объездила детские больницы, приюты и лагеря беженцев в 128 странах. В ста двадцати восьми! В некоторых из этих стран шли войны, в других свирепствовали смертельные эпидемии. Ее уговаривали ограничиться протокольными визитами. А она требовала, чтобы ее немедленно отвезли в больницу для самых бедных, в школу для сирот, в приют для бездомных. У здоровых мужчин, спутников Хепберн, волосы вставали дыбом от увиденного в Сомали или Сальвадоре, к вечеру они валились с ног, но Одри все продолжала переходить из палаты в палату, даже когда давно уже кончились все предусмотренные подарки, и детям нечего было дать. Просто садилась рядом с ними и гладила по голове.

В 1991-м президент США Буш (старший, разумеется) вручил ей Президентскую медаль Свободы - высшую награду, которая только предусмотрена в Америке для гражданских лиц. "Я не успокоюсь, пока хоть один ребенок остается голодным", - ответила Одри, принимая медаль. Возможно, это прозвучало бы слишком громко. Если бы не исходило из уст человека, знавшего вкус луковиц голландских тюльпанов.

Во время поездки в Сомали у нее начались невыносимые боли в желудке. Одри никому ничего не сказала, чтобы сопровождающие не надумали тут же свернуть программу поездки. К врачу она обратилась, лишь вернувшись из Африки. Врач констатировал рак.

На похоронах в Толошеназе ее гроб несли на плечах сыновья Шон и Лука, Роберт Уолдерс и Андреа Дотти. Мел Феррер тоже был здесь, но уже слишком старый и слабый, чтобы подставить свое плечо. Он просто шел следом и плакал. На скромной траурной церемонии мэр города сказал, что Одри была прекрасным садовником.

В последний раз она снялась в кино за три года до смерти, в 1989-м. У Стивена Спилберга в фильме "Всегда". Это не очень известный фильм почтенного мэтра Спилберга, он не сделал особых сборов и не снискал громких похвал критики. И все же Спилберг вправе гордиться этой работой. В его картине Одри Хепберн сыграла свою последнюю роль. Она сыграла ангела.

Автор: Юрий Зубцов